Пожалуй, день сегодняшний — отличительнейших из всех. Лучший? Скорее всего, именно так. Но восемьдесят пять целых и шесть десятых процента, я даю за обратное. Худший? Возможно, однако, есть семьдесят семь процентов и не одной десятой более, утверждающие, что это не так. Но так я точно ничего для себя не решу. Тогда стоит оставить первоначальный вариант. Или лучше пойти и спросить Ватари? Наверняка, вместо ответа он спросит, завтракал ли я и достаточно ли сахара положил в кофе. Ложек семь-восемь. Приторно-сладко. Хотя, если учесть, что в чашке, помимо кипятка, ровно столько же ложек кофе, то рука сама тянется за сахарницей — добавить еще. Заварить погуще и покрепче, потому что меньшее меня уже не пробирает. Вторая, третья неделя без сна? Девяносто девять процентов окружающих, услышав это, наверняка предсказали бы мою скорую кончину. И не ошиблись бы ни в чем, кроме двух вещей: причины и даты. Даже точного времени. Хотя пребывание в постоянном, беспрерывном сознании приносит и свои плоды. Чувства становятся острее, начинаешь подмечать то, что не видел раньше. И время отсчитываешь иначе, чем в обычной реальности. Со мной так всегда.
Ватари иногда говорит, когда на него находит приступ откровений, а я в этот момент не витаю в облаках, что во время расследований я сам себя замариваю до невменяемого состояния обилием сладкого и постоянным, круглосуточным бдением. И то и другое обычно считается вредным. И то и другое обычно в больших количествах приводит к полному истощению и смерти. А мне так лучше думается, и с этим бесполезно бороться. Почему-то именно скрючившись в кресле, обкусав до мяса большой палец, скрипя сахарной пудрой, оставшейся на зубах, и после далеко не первой по счету бессонной ночи перед монитором я способен понять то, мимо чего раньше прошел бы, не оглядываясь. Значит, замариваю себя? Вероятно, что так. Ну тогда это выходит очень выгодный обмен. Хотя, скорее всего, не совсем так, если учитывать, что мне иногда даже нравится состояние беспомощной полудремы, когда кровь густеет от уже нерастворяемой глюкозы. В такие моменты я действительно вижу. И каждый раз что-то другое, все менее и менее понятное, но, определенно, интересное. А когда снова ощущаю, как затекла спина, и как корочка сахара на пальцах уже готова треснуть, неожиданно для себя открываю новый путь решения того, чем меня соизволят нагрузить.
Может, только для этого я и стал детективом? Согласился распутывать преступления… да и распутывать ли? Ведь интерес заключается не в том, чтобы разобрать по сегментам хитросплетение действий противника. И не в том, чтобы с триумфом придать его правосудию. Роли не играет, сколько будет спасено жизней, а сколько станет тонкой цепочкой, которая в свое время приведет к цели. Нет, это все не то. Потому что раз за разом предо мной перелистывается одна и та же страница книги, проигрывается один и тот же фильм. У человека, идущего на преступление, всегда одинаков набор мыслей, ходов и уловок, выводов и решений. Не меняются ошибки и промахи, случайные ляпы и оставленный след. Просто порядок бывает разным. Да и то — очень редко. Теперь, сегодня, сейчас, я это вижу еще четче, чем раньше. И понимаю гораздо лучше. У меня, в сущности, тоже нет никакого многообразия в выборе. О, сколько же открытий чудных готовит нам…
Мешаю ложкой сахар в кофе. Какая по счету чашка? С учетом тех, что я выпил за ночь или нет? Добавить количество всех, опустошенных за неделю? Цифра получается интересная. Если преобразовать ее, получится как раз необходимое число. Число правил в Тетради Смерти предо мной. Смешные правила, странные, но смешные — это точно. Кто догадался их написать, и кому хватило юмора составить их такими? Это меня беспокоит больше всего, даже больше, чем кто и по чьему приказу дописал их. Это скучно и неинтересно, как и то, что случится сегодня. Не люблю предрешенности, так же как никогда не любил знать все наперед и предугадывать события. Но похоже меня об этом никто и никогда не спросит. Однако для всех желающих по-прежнему еще есть шесть часов до счастливого завершения этой истории. Х-мм, не устроить ли по такому случаю небольшой праздник? Сомневаюсь, что меня поймут, хотя, учитывая, что и раньше не понимали, вряд ли это что-то изменит. Кому какое дело до странного детектива с подносом пирожных под самым его носом? Каламбуры… не люблю. И даже терпеть не могу, но что можно сделать, когда из них и состоит жизнь?
Итак, жизнь, значит? Тогда все верно — часа три, плюс минус две-три минуты. Очень хорошо, если все пройдет, так как надо, в четко поставленные сроки. И, одновременно, очень плохо. Я был бы искренне счастлив, если бы мои планы сорвались — это был бы первый звоночек, знак того, что я не могу предвидеть абсолютно всего. Всезнание оно, знаете ли, начинает со временем приедаться. Как и любое другое лакомство. А всесилие и вседозволенность иногда приводят к неприятным последствиям, так что я даже рад, что обделен ими. Вполне достаточно и уже имеющегося. Ну а последствия наблюдать можно (во всяком случае, мне лично) каждый день, воочию. И даже в двойном экземпляре, если получится. Это и единственное развлечение. Я знаю, что я прав, и они знают об этом. Они беспокоятся, нервничают, бьются в своих силках, а я — нет. Мне безразлично. Я не хочу быть истиной в последней инстанции. Хватит уже. Совершенно не хочу вечной жизни. Благодарю, но не стоит — это очень утомительно. Тем более, не грежу о том, чтобы стать богом для нашего мира. Несомненно, фантазия интересная и мало вписывающаяся в наш порочный круг. Такова она потому, что я впервые вижу человека, который этого хочет ради порядка во всем мире. И готов положить на алтарь своей мечты жизнь, не только свою, но и чужие. Ну вот, я опять вернулся к этому скучному и крайне расплывчатому понятию…
Возможно, Кира и хотел когда-то, буквально говоря, «мира во всем мире». Чтобы все виновные были наказаны, невинные — отомщены, и наступило всеобщее счастье. Что ж, наивно, но достойно места главной мечты. Таких наивных людей вокруг толпы. Те из них, кто пытается реализовать свои грезы, чаще всего сталкиваются с непониманием, невозможностью осуществления… и сами становятся преступниками. Сначала — в малом, сначала — только преступниками по отношению к самим себе, но дальше, как известно, будет больше. Стандартная схема, Кира, и ты в нее вписался идеально. Да, раньше ты пытался реализовать свою мечту, но что теперь значит для тебя эта Тетрадь Смерти? Готов спорить — еще один инструмент, как другой абсолютно такой же инструмент, вполне живой и способный хоть раз отречься от своей слепоты, продолжает маячить у меня на мониторах. Раз в день вы видитесь на пару минут, о чем-то говорите и снова расходитесь. Со стороны показалось бы, что вы оба жертвуете всем ради расследования. Я так не думаю. А я уже говорил, что Ватари частенько, в пол голоса, меня называет параноиком? Причем, в большинстве случаев, — он это произносит с уважением. Он знает, что в мои расследования вмешиваться не стоит, что только я могу что-то сделать… Но даже меня, великого и неподражаемого, тоже иногда надо одергивать. Иначе заиграюсь и в реальность возвращаться не захочу. Потому что каждый из нас черпает свои силы в чем-то своем. Для Киры это сознание того, что он вершит справедливость и стал кумиром множества людей (и пусть только кто-то посмеет мне возразить, что ему это не греет душу)… А я предпочитаю тишину и покой. И короткие вспышки чего-то расплывчатого и цветного перед глазами.
А реальность — она такая жестокая… Вот, например, опять сегодня моим ушам не будет покоя. Такой перезвон разыгрался! И я отлично знаю, что никакие бируши тут не помогут. Каждый раз, когда намечается что-нибудь очень важное и до тошноты грандиозное, мне, собственно, не спрашивая даже моего мнения, дается такой «знак». А может, не хочу я? Может, мне достаточно визуальных галлюцинаций и слуховых не требуется? Вдруг есть какая-то такая невероятная возможность, один из миллиона, что я люблю тишину? И весь этот грохот, что слушают современные подростки, вся эта болтовня, что раздается из-за каждого угла, меня нервируют? Возможно, дело в воспитании. Возможно, дело в Ватари. В самой Англии на крайний случай. Хотя вину свалить можно на что угодно, я предпочитаю не ерничать. А сходить, что ли, к Ватари? К тому же, мне надо спину размять. И хорошо бы поменять кресло — слишком сильно скрипит, а это жутко отвлекает и не дает сосредоточиться.
Поднимаюсь по лестнице на другой этаж. Здание строилось и перестраивалось в расчете на то, что мне должно быть удобно добраться до каждого закутка, до любой комнатушки. Более того, не только удобно, но и быстро. Проблема в том, что удобство — вещь относительная, а если сравнить мое определение этого понятия с тем, как его понимают другие… Что ж, переделка первоначального плана влетела в копеечку. Как, впрочем, и все остальное. Но это уже не так важно.
— Ватари?
Сидит и наблюдает за ползущей строчкой на главном мониторе. Справа, на мониторе поменьше, уменьшенные изображения, подаваемые с камер.
— Что-то случилось, Рюдзаки?
В ушах гремит. Выпить еще кофе? Может, поможет в этот раз? Как же я завидую Кире! Ему это дается куда как легче, практически — даром. Я это каждый день вижу. Никаких бессонных ночей, психостимуляторов, нервных метаний и зуда где-то под черепной коробкой от сознания того, что в этот раз все опять выйдет так, а не иначе. Противно даже. Хотя возможно просто это я разучился всматриваться? Ведь чего бы Кире это не стоило, он спокоен только потому, что так надо. Надо, чтобы эти глупые проценты, которыми я его столько раз пугал, не подскочили еще выше. Да, он молодец, хорошо держится. И его хватит еще надолго, я в этом уверен.
— Что-то случилось?
— Ватари.
— Я слушаю.
— Сегодня… Ты знаешь, сегодня необычный день.
— Вполне возможно, Рюдзаки.
— Х-мм, если что-то случится, Ватари… Да, если что-то случится, сотри все данные о деле Киры с компьютеров. Так нужно.
— Хорошо Рюдзаки.
— Я надеюсь, что ты успеешь это сделать.
Звучит гадко. Я это и так знаю. «Если» тут совершенно не к месту. Я пришел поставить его перед свершившимся фактом. Не только Кира умеет строить многоходовые комбинации. Мы оба думаем и поступаем на два, на три хода вперед. Ни одного лишнего жеста или слова. Из любой ситуации надо выворачиваться с наименьшими потерями и наибольшей выгодой. Но на этот раз в моих планах выполнить нечто грандиозное. Небывалое. Для меня, конечно же. И ни Кире никому другому пока не стоит этого опасаться, пока. Ликовать — да, потому что следующий эта моей многоходовки наступит именно сегодня. Сегодня — и точка. Да, жаль Ватари, жаль всех остальных, старшего Ягами, эту смешную куклу, так привязавшуюся к Кире. Но с этим разбираться уже не мне — заканчивать будут другие, а я просто стану спусковым крючком. Пожалуй, именно это и дарует ситуации какую-то новизну. Насколько скучно просто сидеть и наблюдать за тем, как кто-то сам, шаг за шагом, все больше и больше запутывается в моих сетях, настолько же интересно самому побывать в шкуре этакой ловушки. Ново и необычно…
— Я постараюсь, Рюдзаки. Это все?
Да, сейчас пошел последний этап. Все основные приготовления я уже сделал, причем — давно. За надежность плана я спокоен. Так или иначе, через год или четыре, он будет выполнен. Очень изящно и со вкусом. Или бездарно и прямо. Не это важно, важен сам факт.
— Не совсем. У нас еще остались кексы с изюмом?
— Я закажу, — кивает и снова поворачивается к мониторам.
Правильно, значит, он все понял. Это хорошо. Можно было бы еще на всякий случай сказать и примерное время этого «если бы», но, наверное, для правдоподобности не стоит. Люблю оставлять лазейки всякого рода случайностям. И не люблю облегчать задачу другим, к чему бы это не относилось… Может, стоило бы сказать Кире спасибо? В качестве прощания. Это, конечно же, слишком мелко, чтобы его проняло. И слишком долго объяснять причину благодарности, хотя я уверен, что это его слегка встряхнуло бы. Но я ведь говорил, что не люблю облегчать кому-либо работу? Пускай даже самому себе. Этакий протест одного человека, выраженный всему миру. Смешно? Ничуть не смешнее, чем наивная мечта сына полицейского, взявшего ради общего благополучия все грехи мира на себя... Да, это очень противная привычка — знать, что в происходящем косвенно или прямо замешан ты сам…
В наблюдательном зале уже в который раз сталкиваюсь с Рем. Шинигами увлечена наблюдением за каким-то ей одной видимыми букашками на столе. Рядом стоят мой кофе и тарелка с недоеденным пончиком и парочка кексов. Ну и, конечно же, лежит Тетрадь Смерти. Интересно, что из всего этого больше интересует Шинигами? Ручаюсь, что не Тетрадь. Жаль, что я вряд ли смогу получше изучить этих Шинигами… ведь где-то в отдалении бродит и еще один… Или совсем неподалеку бродит, просто его выставлять на всеобщее обозрение Кира не собирается.
— Один из листов в Тетради Смерти порван, — этот самый листочек я нахожу сразу — невесть сколько времени провозился с его изучением, пока решил обратиться прямо к непосредственному хозяину.
Рем не реагирует. Гипнотизирует взглядом мой кофе.
— Если вырвать листок из Тетради Смерти и написать на нем чье-то имя, этот человек умрет? — скорее всего, это так, иначе каким же образом Кира так долго водил всех за нос? Не мог же он прилюдно появляться с такой броской тетрадкой на людях.
— Вероятно, — медленно произносит Рем. — Я этот метод не пробовала. Не знаю.
— А сколько всего существует Тетрадей Смерти?
— Столько же, сколько и нас, — все так же сухо.
— А в нашем мире?
Молча склоняет голову на бок. Да, я и сам знаю.
— Ну и как часто они у нас появляются? — интересуюсь между делом, доедая свой пончик. Вопросы незначительные, ответ на них важен мне лично… Надо же в оставшиеся час и пятьдесят минут себя хоть чем-то развлечь? А беседа с Шинигами — занятие крайне увлекательное.
Рем продолжает молчать, переводит взгляд на кексы. Мне кажется, или развлекается и она? Ну что ж, ясно, беспрецедентный случай. Наверняка кто-то напортачил. Скажем, действительно второй Шинигами? А что же, интересный вариант, жаль только к делу не имеет никакого отношения.
— Хочешь? — подвигаю тарелку поближе в ней. Жест, между прочим, с моей стороны очень галантный.
— Шинигами не нужна еда.
— Совсем? А яблоки?
При упоминании о яблоках она снова отводит глаза. Нет, ну это уже смешно. И совершенно не честно. Очеловечившийся Шинигами! Как же это все скучно – никаких древних существ с непостижимой логикой… И как просто ею может управлять Кира! Впрочем, мне грех жаловаться — сам поставил все именно на это. А Рем знает? Понимает, что ее именно до этого и доводят? Отчего-то твердо уверен, что один Шинигами — это цена, которую Кира легко и очень просто заплатит за исчезновение одного надоедливого детектива. Жаль только механизма всего этого не знаю. Но что-то с ней обязательно случится.
— Нам не нужна пища, — повторяет Рем. Поднимает взгляд куда-то выше моей головы. Ага, ну что ж, начинается ежедневное шоу.
— Лайт-кун, как ваша встреча с Мисой-сан? Как всегда — пара минут общения в Холле? — да, кофе мне не помешает. Чашка маловата, но вряд ли стоит сегодня решать такие проблемы…
Ягами Лайт. Кира. Совершенно спокойно смотрит на меня, скрестив руки на груди. Только что вошел. Поразительная личность. Как обидно, что толком пообщаться с ним мне так и не удастся. Нормально и обстоятельно все обсудить. Не как с боевым товарищем, а как с Кирой. Временами очень хочется с кем-то поделиться своими мыслями, причем с кем-то, кто мог бы понять. Осудить или принять мою точку зрения.
— Мы оба отлично понимаем, что сейчас не время для серьезных отношений. Наша работа над делом Киры еще не окончена, — всегда логичен и рассудителен. А почему-то именно меня за глаза, потихоньку и нервным шепотком, называют живой машиной.
— И Миса-сан это понимает?
— А ты знаешь, Лайт-кун, что убийства возобновились? — задаю встречный вопрос. Ну раз Рем не хочет кексов, я их, пожалуй, сам съем. Только польза будет, да и отвлекать перестанут своим видом.
— Откуда это знать мне, Рюдзаки? Я не Кира, и уже устал тебе это повторять, — втолковывает, как маленькому глупому ребенку.
— Стоило нам только отпустить Мису-сан, и убийства возобновились, — констатирую факт. Естественно они возобновились, ведь как же иначе!
— Рюдзаки, Миса тут не причем, — раздражается. Тут два варианта: либо он играет, либо ему действительно надоело, что я каждый раз перевожу разговор на Амане. Готов принять за правду оба. — Нам точно известно, что раньше этим занимался Хигути, а теперь возможно…
— Возможно? — переспрашиваю. Рем переводит недовольный взгляд с него на меня. Правильно, ее беспокоит упоминание Мисы. Все идет точно по плану. — На мой взгляд, главное «возможно» заключается в том, что где-то есть вторая Тетрадь, — и второй Шинигами. — И, соответственно, второй Кира, который ее использует.
— Ну и как мы это докажем? Ты, кажется, успел забыть о последнем правиле в Тетради Смерти. Тринадцать дней, Рюдзаки, каждые тринадцать дней нужно записывать имя. Кира вынужден это делать. К тому же, он убивает только преступников, то есть людей, так или иначе обреченных на заключение или смерть.
— Конечно, ты прав, Лайт-кун, — прозвучать должно рассеянно. Но это последнее правило… самое смешное и самое нелогичное. Глупое. А Боги Смерти глупых правил не пишут, какими бы человечными они не были. — Но эта проблема может решиться только в одну сторону. Не будет громких процессов и прилюдных доказательств вины. Правительству будет вполне достаточно того, что уже известно, и очень даже вероятно, что Тетрадь уничтожат. Ну а Киру казнят, или дадут пожизненное заключение.
Все. Половина дела на сегодня сделана. Главная половина. Рем нужны доли секунды, чтобы понять, к чему ее подталкивают. Мне, признаюсь, понадобилось куда больше. Хотя все просто: достаточно исходить из того, что тетрадь у Амане уже давно. И если судить по поведению Рем, они вполне сдружились… Рем защитит Амане Мису и запишет мое имя в Тетрадь. Тем самым она нарушит какое-то очень важное правило (иначе почему бы ей не сделать этого раньше?). Предположим, Шинигами нельзя помогать людям и… ну, чтобы такого поправдоподобнее… спасать их? Все просто
И насколько же Кира любит все упрощать. Да, очеловечившимся Шинигами легко управлять. Тем более — Кире, под рукой у которого есть еще одна Тетрадь и еще один Шинигами.
— Рюдзаки… — ну вот, сейчас опять будет пытаться для вида меня убедить в том, что Амане Миса не имеет никакого отношения к происходящему.
— Слышишь? — прерываю его. А действительно, интересно, с Кирой такое бывает? Ему мерещатся… всякие странности? — Звон?
— Что? — Рем бросает на меня последний взгляд и растворяется. Кира в недоумении. Жаль, очень жаль. — Какой звон?
— Да нет, ничего… — пожалуй, лучше я прогуляюсь. Можно прослоняться по зданию, поискать кого-нибудь… хоть я и так знаю, что Ягами-старший с остальными прибудут только к вечеру. А если точнее — меньше чем через полтора часа.
Ну и что же дальше? Сцена для главного действа в моей жизни уже подготовлена, роли розданы. И последние минуты категорически нечем заняться… и нечем унять этот звон. А на улице что, дождь? Знаменательно. И все же, какая жалость, что все уже готово… Стоит пройтись на крышу? Раз уж я ничего не могу поделать с этим колокольным звоном, тогда уж стоит отправиться туда, где его лучше слышно.
Итак, что у нас есть? У нас есть Шинигами, готовый пожертвовать собой ради человека. Странно. И ради кого же? Амане Миса, второй Кира… Это странно вдвойне. Милая и наивная девочка, по уши влюбленная в Ягами Лайта. Вероятно, и Тетрадью Смерти она стала пользоваться только поэтому. Достаточно вспомнить, как она начала действовать — ради того, чтобы привлечь к себе его внимание. Что будет с ней, когда раскроют Киру? Этим вопросом явно озадачена и Рем, а еще она боится, что Амане до этого не доживет по вполне весомым причинам. Тоже очень странно. Я не понимаю. Категорически. Зато могу примерно представить, что будет дальше. После сегодняшнего дня. Закончится сказка для наивной принцессы, в которой она оказалась из-за Киры. Она станет ему не нужна, ведь больше не нужно так тщательно маскироваться и постоянно на шаг вперед продумывать каждое слово и движение. Возможно даже, Ягами Лайт догадается возглавить якобы продолжающий свою деятельность отряд по поимке Киры, а сам тем временем будет заниматься своим «судом всех виновных». А заодно он оставит столько следов, что поймать его не составит труда, особенно для тех, кто займется этим после меня. Потому что сейчас сделать это не представляется возможным. Еще рано.
А на улице действительно идет дождь. Причем, ливень редкостный. Считается, что попасть летом под проливной дождь, когда последний луч солнца на западе вспыхивает из-за туч — это к удаче. Луч, конечно же, гипотетический, потому что из-за таких плотных облаков ничего не видно. И вся эта чушь про приметы тоже ничего не стоит, потому что дождь — это всегда дождь, и ничто иное. Впрочем, часто это еще и последующий насморк, больное горло и невозможность собрать мысли в единое целое. Противно-беспомощное состояние. А английские затяжные дожди — это еще и хандра, когда делать уже ничего просто не хочется. Когда просто ничего не хочется, и это самое опасное.
И звон сегодня такой, будто все колокольни в городе с ума посходили. Напоминает все-таки наш приют. Там не было плоской крыши со спутниковыми тарелками, как не было постоянного доступа в любой уголок сети. Но я так же любил во время дождя сидеть где-нибудь наверху, под самой крышей. Просто сидеть и ничего не делать, думать о чем-то, не слышать назойливых воплей других детей, только скрежет часового механизма башни, металлический перестук шестеренок и звон колоколов…
Н-да, обычно, если я вылезал на улицу в такую погоду, Ватари меня немедленно загонял домой и очень долго и упорно отчитывал. Но сегодня, наверное, можно. В качестве исключения из правил. И помокнуть слегка, и наконец без неприязни послушать, что сегодня отзвонят по мою душу. Возможно, это будет интересно, если не так предсказуемо.
— Рюдзаки, что ты тут делаешь? — Ягами Лайт не спешит выбраться из-под своего укрытия.
— Сегодня… особый день, — наверное, можно будет намекнуть. Только парой слов.
— Что? — он меня явно не слышит.
Несколько минут стоим в тишине. Впрочем, тишина это скорее для него — я слушаю музыку. Впервые в жизни. И она лучше чего-либо, что мог изобрести человек. Шелест дождя и какая-то причудливая симфония, написанная для двух десятков существующих только в абстракции колоколен. Нет, друг другу они ничуть не мешают, и даже сложно сказать, что дополняют друг друга. Но это наилучшее сочетание изо всех, что когда либо звучали.
— Что ты сказал? — Кира наконец решается выйти из-под козырька крыши. Промокает мгновенно. Это какой же, наверняка, я мокрый, а сам даже и не чувствую. И продрог наверняка до костей давным-давно. Как же приятно иногда бывает ото всего отрешиться…
— Да так, ничего особенного. Колокола сегодня… особенно хорошо слышны.
— Да ты говорил что-то про звон. Что за колокола, Рюдзаки? — недовольно хмурится. Ах да, это может выйти за грань совершенной логики гениального Киры. Какая жалость — у его бессменного (лишь до сих пор) противника возникают странные видения, и он слышит какие-то посторонние звуки. Ничего, это ничуть не помешает делу.
— Звон колоколов. Может, свадьбу играют? Или хоронят кого-то? — а в самом деле, что это за мелодия?
— Какие колокола? — он недоуменно оглядывается. Да Кира, никаких колоколен ты поблизости не увидишь. Как не увидишь и много другого, пока для этого не придет время. Не поймешь, для чего я все это делаю. А потом будет уже поздно — ты отвыкнешь от постоянного напряжения, расслабишься, считая, что главную свою проблему уже устранил. Ты будешь не готов к тому, что столкнешься с реальным противником, тем более что их будет двое. Надеюсь, они догадаются объединить свои силы. Очень надеюсь. Это — единственная часть плана, за которую я не ручаюсь. Но я готов поручиться за результат, а это значит, что им просто придется сделать так, как нужно мне. Иных вариантов нет — я никогда не ошибаюсь. — Рюдзаки, я ничего не слышу. Тебе померещилось.
— Да, возможно, — отворачиваюсь к краю крыши. Город во время дождя буквально вымер. Редкостной красоты зрелище — пустые, ничем не тревожимые улицы. Впрочем, я не ценитель подобных вещей. — Но звон, знаешь ли, презанятный.
— Чушь какая-то. Может, лучше пойдем обратно? Мы оба вымокли до нитки.
— Наверное ты прав. Скажи, Лайт-кун, ты человек честный? Ты мог бы перед лицом смерти признать за собой все свои грехи? — сегодня не «особой день», сегодня день нелепостей, и мне стоит продолжить эту череду дурацких событий. Хотя бы ради результата. — Ты мог бы признаться, зная, что тебя поймали за руку, что ты, именно ты и никто другой, Кира?
Он закрывает глаза, устало и обреченно. Ну надо же… это, похоже даже и не игра. И он смеется, долго и безрадостно. Определенно, я не понимаю Киру и его мотивов.
— Да Рюдзаки, я честный и правдивый человек, но я ничуть не лучше и не хуже тебя или кого-то еще. Моей жизнью, как и жизнью других, и тебя в том числе — не отпирайся, правит лишь случайность. И нет, мне не в чем признаваться, потому что я — не Кира. И Миса — не Кира. Я не знаю, как мне тебя в этом убедить. Мои слова, наверняка, бесполезны, потому что ты уперся в свои взятые неизвестно откуда выводы. Ты отказываешься попытаться сменить свою точку зрения. Знаешь, Рюдзаки, с тобой очень тяжело работать в команде. Ты не доверяешь тем, кто рядом с тобой.
— Все правильно, — киваю. Все, наваждение прошло. Что ж, спасибо, Ягами Лайт, мне было очень приятно хотя бы раз в жизни, на несколько минут ощутить себя неправым. Жаль, что ты сам так быстро разрушил это чувство. — И да, ты прав. Сегодня можно ни в чем не признаваться. Смерть не придет за тобой.
— Рюдзаки, лучше идем, иначе я тебя точно ударю, — смотрит на меня с жалостью, как на смертельно больного. Согласен, возможно и так. Только мне все равно осталось… ого, уже меньше получаса. Наконец-то, еще совсем недолго…
Телефон звонит в самое неподходящее время. Глупая техника, никакого понятия о такте! И совершенно не понимает, что в такую погоду ее легко может замкнуть. Как и некоторые люди не понимают совершенно элементарных вещей. Но это только Ватари. Он звонит, чтобы сообщить о прибытии нашей команды… значит, все идет по плану, и я выхожу на финишную прямую.
— Идем, Лайт-кун. Все складывается куда как удачнее, чем я думал, — похоже, сегодняшний день, Кира, станет для тебя самым необычным.
Все уже собрались в зале. На лицах испуг, недоумение… И никто из них не понимает, чем все закончится. Иногда неприятно и даже обидно осознавать, что никто из этих людей не оценит моей деятельность. Не оценит того, на что я иду. Да что уж там, они просто не поймут! Даже если кто-то из них и доживет, никто, никто кроме тех, на кого я возложу эту задачу, не догадается сложить все воедино, проследить каждую ниточку, каждую детальку моего плана. Нет. Ну другим это много чести не сделает, они ведь абсолютно такие же как я. Ну разве что чуточку отличаются.
— Рюдзаки! Что-то случилось? Ватари нас вызвал… — Мацуда. Самый молодой и нетерпеливый. Что ж, со временем это проходит — и то, и другое.
— Ватари, спасибо, — усаживаюсь в свое кресло. Приятно знать, что именно это неизменно — кресло и стоящие перед ним чашка кофе с парой-тройкой пирожных. Ну и сахарница. Я всегда сам отсчитываю количество ложек.
— Не за что, Рюдзаки.
— Я тут поразмыслил кое о чем… будь так добр, к завтрашнему утру достань мне официальное разрешение использовать Тетрадь Смерти.
— Что ты творишь, Рюдзаки? — оба Ягами. Разом. Мацуда. Хидэки. Суичи. Остальные просто не смеют вставить лишнее слово. Да, вы все обескуражены и напуганы. Напуганы тем, что я начинаю на ваших глазах превращаться в Киру, а вы это упустили? Ну вот, Ягами Лайт, а ты еще говорил, что я не доверяю окружающим. На самом деле именно окружающие меня люди относятся с недоверием ко всему, что я делаю. Я им непонятен. Я для них слишком странен. Но это взаимно.
— Что за глупости? Как все это понимать? — незачем отшатываться от меня, как от прокаженного, Ягами Лайт, публика и так тебе охотно верит.
— Я хочу проверить Тетрадь.
— Неужели после всего того, чего мы уже успели насмотреться, ты в ней все еще сомневаешься? Рюдзаки, это же… — нет, определенно Мацуда не просто нетерпелив. Излишня горячность тоже имеется в комплекте. Очень неприятная черта, которая в свое время может все испортить.
— У меня есть некоторые сомнения в правилах. Писать имена в тетрадь Смерти будут те, у кого осталось до смертной казни тринадцать дней или более. Если они по прошествии этого срока останутся живы… что ж, их приговор будет отменен. Таковы будут условия официального соглашения.
— Это просто невероятно! — крик Ягами-старшего разноситься по залу, на какое-то мгновение перекрывая даже нарастающий звон колоколов у меня в голове. — Рюдзаки, ты собираешься играть жизнями людей? Как Кира?
— Если мы это выясним, очень и очень многое станет понятным. В том числе — имя второго Киры, владельца второй Тетради Смерти.
А вот это плохо. Загаданный мною момент уже давно прошел, и теперь я вынужден тянуть время. Впрочем, это даже приятно и в какой-то степени указывает на то, что я хоть в чем-то ошибся.
— Второй Тетради Смерти? — потрясение Мацуды физически ощутимо. Ну же, Рем, не тяни, я прошу тебя. — Разве… разве существует вторая Тетрадь?
— Если эта лежит прямо перед нами, а убийства не прекращаются, логичнее всего предположить…
Свет на секунду меркнет. Зажигаются аварийные лампы. Когда на экранах снова появляется изображение, там можно прочесть только одно…
…Ну вот, а я только-только начал надеться… Прости, Ватари, это было необходимо…
— «Стирание данных». Что такое творится? — Кира трясет меня за плечо. Отсчет пошел.
— Я приказал Ватари в случае чрезвычайной ситуации стереть все данные. Кстати, никто не знает, где бродит Шинигами? Ее кто-нибудь видел?
Похоже, их удается отвлечь на несколько секунд. Она рассеянно переглядываются, спрашивают друг друга… Ну давай же, Рем, я уверен, что у тебя все получится…
Звон смолкает. Мгновенно, словно его и не было. Не слышно вообще ничего. Более того, я почему-то перестаю чувствовать руки. Медленно, нехотя, глаза скашиваются на так же вальяжно и неторопливо падающие из руки ложку с сахаром и чашку кофе… О, Рем, спасибо, ты постаралась. Единственный раз, когда я сомневался. Действительно сомневался в том, прав я или нет, ты мне помогла. И как же это чертовски обидно — понимать, что я все-таки был прав, что я не ошибся… Плоскость взгляда меняется. Я падаю? Упал… Лицо… Ягами Лайт… Жаль, жаль, что я тебя загнул в ловушку, но ты попался сам. Тебе нельзя было пользоваться Тетрадью Смерти, Кира. Никому нельзя. А мне нельзя было не ошибаться. Ухмыляешься, да? Счастлив настолько, что не можешь сдержаться. Как я и думал. Все идет так, как я и хотел… о эта предрешенность… Хочешь, отдам кусочек и на твою долю? Ты погибнешь от своей гордыни. От того, что в следующий раз так же не удержишь маску. Вот в чем дело, Кира. И твое желание воздвигнуть Царствие Правосудия на Земле тебя не спасет. Ничем и никак. И мой план исполнится. Теперь это неотвратимо как никогда. Смешно и горько…
Но я был не прав в одном. И это меня утешает, даже примиряет с собой, как и эти глупые, сентиментальные только для меня и чем-то страшноватые воспоминания… Почему люди говорят, что за секунду до смерти перед глазами проходит вся жизнь? Ничего подобного. Она просто не успевает, ведь она такая длинная и скучная… Вот уже и конец. Ни света, ни тоннеля. Ерунда это все.
Я был не прав только в одном: никто не хочет умирать, Ягами Лайт, никто. И не надо решать за других.